Н.В. Гоголь "Мертвые души" основные герои

Помещичья Россия показана в нескольких ее самых характерных ти­пах: это Манилов, Коробочка, Ноздрев, Собакевич и Плюшкин. Именно их посещает Чичиков с целью покупки мертвых душ. С каждым из по­мещиков мы знакомимся только в течение того времени (как правило, не более одного дня), которое проводит с ним Чичиков, Но Гоголь из­бирает такой способ изображения, основанный на сочетании типич­ных черт с индивидуальными особенностями, который позволяет со­ставить представление не только об одном из персонажей, но и о целом слое российских помещиков, воплощенном в данном герое.

Каждому из помещиков посвящена отдельная глава, а вместе они представляют лицо помещичьей России. Последовательность появле­ния этих образов не случайна: от помещика к помещику все глубже ос­кудение человеческой души, поглощенной жаждой наживы или бес­смысленным расточительством, что объясняется как бесконтрольным владением «душами» других, богатством, землей, так и бесцельностью существования, утратившего свою высшую духовную цель. По словам Гоголя, перед нами следуют герои, «один пошлее другого». Эти персо­нажи даны как бы в двойном освещении — такими, какими они сами себе кажутся, и такими, каковы они на самом деле. Подобный контраст вызывает комический эффект и одновременно горькую усмешку чита­теля.

Характеры помещиков в чем-то противоположны, но и чем-то не­уловимо схожи между собой. Таким противопоставлением и сопостав­лением Гоголь добивается дополнительной глубины повествования. Для того чтобы читатель лучше мог увидеть черты сходства и различия в разных типах помещиков, писатель использует особый прием. В ос­нове изображения всех помещиков — один и тот же микросюжет. Его «пружина» — действия Чичикова, покупателя «мертвых душ». Непре­менными участниками каждого из пяти таких микросюжетов являются два персонажа: Чичиков и помещик, к которому он приезжает. В каж­дой из пяти глав, посвященных им, автор строит рассказ как последова­тельную смену эпизодов: въезд в усадьбу, встреча, угощение, предложе­ние Чичикова продать ему «мертвые души», отъезд. Это не обычные сюжетные эпизоды: не сами события представляют интерес для автора, а возможность показать тот предметный мир, окружающий помещиков. в котором наиболее полно отражается личность каждого из них; не только дать сведения о содержании разговора Чичикова и помещика, а показать в манере общения каждого из героев то, что несет в себе чер­ты как типические, так и индивидуальные.

Сцена купли-продажи «мертвых душ» в главах о каждом из помещи­ков занимает центральное место. До нее читатель уже может вместе с Чичиковым составить определенное представление о том помещике, с которым ведет беседу мошенник. Именно на основе этого впечатления Чичиков и строит разговор о «мертвых душах». А потому успех его целиком зависит от того, насколько верно и полно ему, а значит, и чита­телям, удалось понять этот человеческий тип с его индивидуальными особенностями.

Первым из них предстает перед нами Манилов, которому посвящена вторая глава. Сам себе он кажется носителем высокой культуры, да и в армии его считали образованным офицером. Но Гоголь показывает, чго это лишь претензия на роль просвещенного, интеллигентного по­мещика, который, живя в деревне, несет высокую культуру окружаю­щим. На самом деле главная его особенность — праздная мечтатель­ность, рождающая нелепые прожекты, духовную пустоту. Это скучный и никчемный, «серый» человек: «ни то ни се; ни в городе Богдан, ни в селе Селифан» — как говорит о нем Гоголь. Правда, Манилов не кажется злым или жестоким в обращении с людьми. Наоборот, он о всех знако­мых хорошо отзывается, радушно принимает гостя, ласков с женой и детьми. Но все это кажется каким-то ненастоящим — «игрой на зрите­ля». Даже его приятная внешность вызывает такое чувство, что в этом человеке «чересчур было передано сахару». В такой нарочитости нет сознательного обмана — Манилов слишком глуп для этого, ему порой даже слов не хватает. Просто он живет в иллюзорном мире, причем сам процесс фантазирования доставляет Манилову истинное удовольствие. Отсюда и его любовь к красивой фразе и вообще к любому роду пози­рования — именно так, как показано в сцене купли-продажи мертвых душ. «Не будет ли эта негоция не соответствующею гражданским поста­новлениям и дальнейшим видам России?» — спрашивает он, проявляя показной интерес к государственным делам, при этом совершенно не понимая суть предложения Чичикова. Но самое главное то, что, кроме пустых мечтаний, Манилов ничем заниматься просто не может — ведь нельзя же в самом деле считать, что выбивание трубки и выстраивание «красивыми рядками» грудок пепла и есть достойное занятие просве­щенного помещика. Он является сентиментальным фантазером, со­вершенно не способным при этом к действию. Недаром его фамилия стала нарицательным словом, выражающим соответствующее понятие — «маниловщина». Праздность и безделье вошли в плоть и кровь этого че­ловека и стали неотъемлемой частью его натуры. Сет иментально- идиллические представления о мире, мечты, в которые он погружен большую часть своего времени, приводят к тому, что хозяйство его идет «как-то само собой», без особого с его стороны участия, и постепенно разваливается.

Но не только полная бесхозяйственность делает этот тип помещика неприемлемым, с точки зрения писателя. Главный аргумент заключает­ся в том, что Манилов абсолютно утратил духовные ориентиры. Только полной бесчувственностью можно объяснить то, что он, желая угодить другу, решил подарить Чичикову мертвые души. А кощунственная фра­за, которую он при этом произносит: «умершие души в некотором роде совершенная дрянь», — для Гоголя, человека глубоко верующего, явля­ется свидетельством того, что душа самого Манилова мертва.

Следующий тип помещиков представлен Коробочкой. Если в образе Манилова Гоголь разоблачил миф о просвещенном барине, то в образе Коробочки писатель развеял представление о бережливой и деловитой помещице, которая мудро ведет хозяйство, заботится о крестьянах, хранит семейный очаг. Патриархальность этой помещицы — вовсе не то бережное сохранение традиций, о котором писал Пушкин: «Они хранили в жизни мирной / Привычки милой старины». Коробочка ка­жется просто застрявшей в прошлом, время для нее как будто остано­вилось и стало двигаться по замкнутому кругу мелочных хозяйствен­ных забот, которые поглотили и умертвили ее душу. Действительно, в отличие от Манилова она все время хлопочет по хозяйству. Об этом го­ворят и засеянные огороды, и наполненный «всякой домашней тварью» птичий дом, и поддерживаемые «как следует» крестьянские избы. Ее де­ревня — ухоженная, а крестьяне, в ней живущие, не страдают от бедно­сти. Все говорит об аккуратности хозяйки, ее способности управлять поместьем. Но это не проявление живого хозяйственного ума. Коро­бочка просто следует своеобразной «программе действий», то есть взращивает, продает и покупает. И только в этой плоскости она может думать. Ни о каких духовных запросах здесь не может быть и речи. Дом Коробочки со старинными маленькими зеркалами, шипящими часами и картинками, за которыми обязательно заложено что-нибудь, пышны­ми перинами и сытной едой сообщает нам о патриархальности уклада жизни хозяйки. Но эта простота граничит с невежеством, нежеланием знать хоть что-то, выходящее за пределы круга ее забот. Во всем она бездумно следует привычным шаблонам: приезжий — значит «купец», вещь «из Москвы» — значит «хорошая работа» и т.п. Мышление Коро­бочки ограниченно, как и замкнутый крут ее жизни, — даже в город, на­ходящийся неподалеку от имения, она выбиралась всего пару раз. То, как Коробочка общается с Чичиковым, выдает ее глупость, которой нисколько не мешает практическая хватка, стремление не упустить выгоду. С наибольшей наглядностью это проявляется в сцене купли- продажи мертвых душ. Коробочка предстает крайне бестолковой, не способной уловить суть «выгодного» предложения Чичикова. Она по­нимает его буквально: «Нечто хочешь ты их откапывать из земли?» — вопрошает помещица. Нелепа и смешна боязнь Коробочки продать мертвые души, поскольку ее не столько пугает сам предмет торговли, а более волнует, как бы не продешевить, да и вдруг мертвые души зачем- нибудь пригодятся в хозяйстве. Даже Чичиков не выдерживает непро­ходимой тупости Коробочки. Его мнение о ней удивительным образом сходится с авторским: это «дубинноголовая» помещица. Гоголь показы­вает читателям, что такие люди, как она, не способны ни к какому дви­жению — ни внешнему, ни внутреннему, потому что душа в них мертва и уже не может возродиться.

В противоположность Коробочке Ноздрев весь в движении. Он обла­дает неуемным темпераментом, деятелен, решителен: покупает, меняет, продает, мошенничает в карты, проигрывает и вечно попадает в какие- то дурные истории, почему и получает ироничное определение «исто­рический человек». Однако его деятельность оборачивается против ок­ружающих и всегда при этом бесцельна. Он не мелочен, как Коробочка, но легкомыслен, как Манилов, и по-хлестаковски врет по всякому пово­ду и хвастает без меры. К тому же он ничего не доделывает до конца: незаконченный ремонт в доме (когда приезжает домой сам барин и гости, в столовой его дома мужики красят стены), пустые стойла, ста­рая, неисправная шарманка, бесполезная абсолютно, и проигранная в карты бричка — вот последствия этого. Неудивительно, что поместье его и хозяйство, которым он нисколько не озабочен, разваливается, крестьяне бедствуют, только собакам у Ноздрева живется комфортно и привольно. Они заменяют ему семью: ведь жена Ноздрева умерла, а двое детей, за которыми присматривает нянька, его вовсе не интересу­ют. Фактически, он не связан никакими обязательствами — ни мораль­ными, ни материальными. Но и власти денег, собственности над ним нет никакой. Он готов прокутить что угодно: коня, повозку, деньги, вы­рученные от продажи товаров на ярмарке. Вот почему именно Ноздрев оказывается способен дать отпор озабоченному погоней за деньгами Чичикову: мертвые души не продал, из своего дома выгнал, а потом еще поспособствовал изгнанию из города.

И все же это еще не значит, что в образе Ноздрева Гоголь показывает положительного героя. Правда, именно ему писатель дает возможность, пусть и ненароком, приоткрыть тайну Чичикова: «Сейчас видно, что двуличный человек». В самом Ноздреве тоже есть какая-то двойствен­ность. В его портрете прослеживается нечто такое, что напоминает фольклорного добра-молодца: «Эго был среднего росга очень недурно сложенный молодец, с полными румяными щеками, с белыми, как снег, зубами и черными, как смоль, бакенбардами. Свеж он был, как кровь с молоком; здоровье, казалось, так и прыскало с лица его». Конечно, в этом описании сквозит явная ирония. Не зря автор, рассказывая далее о драках, в которые постоянно ввязывается Ноздрев, замечает, что «пол­ные щеки его так хорошо были сотворены и вмещали в себе столько растительной силы, что бакенбарды скоро вырастали вновь», когда в очередной заварушке ему их изрядно выдергивали. Есть в этом герое и что-то от животного (вспомним, ведь он был среди собак «совершенно как отец среди семейства»), но и определение «исторический человек» дано ему не зря. В авторской характеристике этого помещика звучит не только ирония и насмешка, но и другой мотив — мотив нереализованных возможностей, содержащихся в этой натуре. «В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое», — пишет Гоголь о типе людей, подобных Ноздреву. А в конце главы, описывая безобразное окончание партии в шашки, когда Ноздрев готов избить приехавшего к нему гостя, вдруг возникает совсем уж неожиданное сравнение: «Бейте его! — кри­чал он таким же голосом,- как во время великого приступа кричит сво­ему взводу: < Ребята, вперед! — какой-нибудь отчаянный поручик, кото- рот взбалмошная храбрость уже приобрела такую известность, что дастся нарочный приказ держать его за руки во время горячих дел. Но поручик уже почувствовал бранный задор, все пошло кругом в голове его; перед ним носится Суворов, он лезет на великое дело». Может быть, в том и беда такого характера, как Ноздрев, что он не вовремя родился? Доведись ему участвовать в войне 1812 года, может, он был бы не хуже Дениса Давыдова. Но, как считает писатель, в его время такой человече­ский тип измельчал, выродился, превратился в пародию, а душа его омертвела. Всех сил и храбрости его только и хватило на то, чтобы чуть не побить Чичикова, да изрядно напакостить ему.

Собакевич кажется полной противоположностью Ноздреву, он, как и Коробочка, рачительный хозяин. Но это особый тип помещика-кулака, который, в отличие от Коробочки, вполне может вписаться в новые ус­ловия наступающего века капиталистического хозяйства. Нот хлопот­ливая помещица мелочна и глупа, то Собакевич, наоборот, крупный, тяжеловесный, неповоротливый, похожий на «средней величины мед­ведя» человек (у нею даже имя Михаил Семенович), но обладающий быстрым, цепким, расчетливым умом. Вокруг все под стать этому чело­веку-медведю: прочно и добротно сделано, но неуклюже и грубо («в ут­лу гостиной стаяло пузатое ореховое бюро на иренелепых четырех но­гах: совершенный медведь»). Деревня у него большая, богатая, дома у крестьян крепкие, и живуг они, видимо, небедно. Господский дом тоже свидетельствует о заботе хозяина прежде всего об удобстве и надежно­сти — вот он и вышел вопреки замыслу архитектора неказистым и без­вкусным. Но в отличие от претенциозного, но недалекого Манилова Собакевича не волнует внешний вид, главное, чтобы все было практич­но и прочно. Да и сам он выглядит так, что становится понятно: он «из таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила... хватила то­пором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза...» Кажется, что его интересует только го, как бы поплотнее набить желудок. Но за такой внешностью скрывается ум­ный, злобный и опасный хищник. Недаром Собакевич вспоминает о том, как его отец мог завалить медведя. Сам он оказался способным «за­валить» другого мощного и страшного хищника — Чичикова. Сцена ку­пли-продажи в этой главе принципиально отличается от всех анало­гичных сцен с другими помещиками: здесь не Чичиков, а Собакевич ведет партию. Он, в отличие от остальных, сразу понимает сущность мошеннической сделки, которая его нисколько не смущает, и начинает вести настоящий торг. Чичиков понимает, что перед ним серьезный, опасный враг, которого следует опасаться, потому и принимает прави­ла игры. Собакевича, как и Чичикова, не смущает необычность и амо­ральность сделки: есть продавец, есть покупатель, есть товар. Чичиков, пытаясь сбить цену, напоминает, что «весь предмет просто фу-фу... ко­му он нужен?» На что Собакевич резонно замечает: «Да вот вы покупае­те, стало быть нужен». Некоторые исследователи творчества Гоголя счи­тают, что в этом эпизоде как будто сошлись два беса, которые ведут спор о цене человеческой души: по восьми гривен, как предлагает Чи­чиков, или же «по сгу рублей за штуку», как заламывает поначалу Соба­кевич. Сошлись на цене два с полтиною. С горькой усмешкой заключа­ет автор: «Так совершилось дело». Может и правда, те души, которые проходят чередой перед глазами читателя, больше и не стоят? Но неда­ром именно список крестьян, подготовленный Собакевнчем для со­вершения купчей крепости, наводит йотом Чичикова, а вместе с ним автора и читателя, на мысль о том, что в русском человеке заложены безграничные возможности, а потому душа его бесценна. Главное, что­бы она была жива. Но именно этого и нет у Собакевича: «Казалось, в этом теле совсем не было души...» Вот почему все замечательные хозяй­ственные качества этого типа помещика, его практическая хватка, ум, расторопность не могут дать надежду на то, что такие люди возродят Россию. Ведь, по мнению писателя, дело без души — ничто. И Гоголя ужасает мысль о том, что стремительно приближается век таких дель­цов, как Чичиков, и таких помещиков, как Собакевич. Трудно предста­вить, что человек, у которого душа, «как у бессмертного кощея, где-то за горами и закрыта такою толстою скорлупою», может возродиться к но­вой, настоящей, духовной жизни. «Нет, кто уж кулак, тому не разогнуть­ся в ладонь», — заключает писатель.

Зато последнему из череды помещиков — Плюшкину, который, каза­лось бы, стоит на самой нижней ступени падения и опустошения души, Гоголь оставляет надежду на преображение. Если в других главах под­черкивается типичность представленных в них героев, то в Плюшкине писатель видит и своего рода исключительность: даже Чичиков, видав­ший «немало всего рода людей», такого «еще не видывал», да и в автор­ской характеристике сказано, что «подобное явление редко попадается на Руси». Плюшкин — это «какая-то прореха на человечестве». Осталь­ных помещиков можно охарактеризовать по их отношению к собст­венности как «накопителей» (Коробочка и Собакевич) и «расточителей» (Манилов, Ноздрев). Но к Плюшкину даже такое условное определение невозможно отнести: он и накопитель и расточитель одновременно. С одной стороны, он самый богатый из всех помещиков, владелец боль­шого имения и тысячи крепостных душ. Но все, что видит читатель вместе Чичиковым, наводит на мысль о состоянии крайнего запусте­ния: строения покосились, хозяйство разваливается, собранный уро­жай гниет и портится, а крестьяне мрут от голода и болезней или же сбегают от такой жизни (это и привлекло Чичикова в деревню Плюш­кина). Но зато хозяин, заморивший голодом даже своих дворовых и сам постоянно недоедающий, вечно что-то тащит к себе в кучу всякого ненужного хлама — даже использованную зубочистку, старый засо­хший кусочек лимончика. Всех вокруг он подозревает в воровстве, ему жалко денег и вообще каких-либо трат, не важно даже на что — хоть на продажу излишка зерна, хоть на жизнь внука и дочери. Он стал рабом вещей. Невероятная скупость изуродовала его, лишив не только семьи, детей, но и нормального человеческого облика. Рисуя портрет Плюш­кина, автор сгущает краски до предела: Чичиков не мог даже «распо­знать, какого пола была фигура: баба или мужик», — и решил в конце концов, что перед ним ключница. Но, пожалуй, даже и ключница не на­денет то тряпье, которое носит этот богатейший помещик: на его хала­те «рукава и верхние полы до того засалились, что походили на юфть, какая идет на сапоги».

Как же может человек опуститься так низко, что привело его к этому? — таким вопросом задается автор, рисуя Плюшкина. Для ответа на него Гоголю пришлось несколько изменить план, по которому изобража­лись помещики в других главах. Мы узнаем биографию Плюшкина, своеобразную «историю болезни», имя которой — скупость.

Оказывается, Плюшкин был таким не всегда. Когда-то он был просто бережливым и экономным хозяином и хорошим отцом, но внезапно наступившее после смерти жены одиночество обострило его и без того несколько скупой характер. Потом дети разъехались, друзья умерли, и скупость, ставшая всепоглощающей страстью, взяла над ним полную власть. Она привела к тому, что Плюшкин вообще перестал испытывать потребность в общении с людьми, что привело к разрыву родственных отношений, нежеланию видеть гостей. Даже своих детей Плюшкин стал воспринимать, как расхитителей имущества, не испытывая никакой ра­дости при встрече с ними. В итоге он оказывается в полном одиночест­ве, которое, в свою очередь, стало питательной средой для дальнейшего развития скупости. Полностью поглощенный этим страшным духов­ным недугом — скупостью и жаждой стяжательства, - он утратил пред­ставление о реальном положении вещей. В итоге Плюшкин не может отличить важного и нужного от мелочей, полезного от несущественно­го. «И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти чело­век! Мог гак измениться!» — восклицает писатель и дает беспощадный ответ: «Все похоже на правду, все может статься с человеком». Оказыва­ется, Плюшкин не такое уж исключительное явление. Конечно, во мно­гом он сам виновен в той беде, которая с ним случилась. Но при опре­деленных условиях в подобном положении может оказаться любой — и это страшит писателя. Недаром именно в этой главе помещено его ли­рическое отступление о юности и «бесчеловечной старости», которая «ничего не отдает назад».

Есть ли спасение от этой беды, можно ли возвратить к жизни одере­веневшую душу? Ведь природа, даже в состоянии крайнего запустения, все равно жива и прекрасна, как «старый, обширный, тянувшийся поза­ди дома сад» в имении Плюшкина. Так и человек, сохранивший хоть малую искорку живой души, может возродит ься и расцвести. Во всяком случае, Гоголь предполагал, что такое возможно, собираясь показать в следующих частях поэмы историю возрождения души Плюшкина. И черты этого замысла видны в главе о Плюшкине. Невероятно, но имен­но Чичиков пробуждает в нем что-то, похожее на живое душевное дви­жение. Быстро разобравшись, как уговорить старика продать ему мерт­вые души, Чичиков делает упор на великодушие: он якобы готов взять на себя убытки по оплате налога за умерших крестьян Плюшкина ис­ключительно из желания доставить ему удовольствие. «Ах, батюшка! Ах, благодетель мой!» — восклицает растроганный старик. Он, давно за­бывший, что такое доброта и великодушие, уже желает «всяких утеше­ний» не только Чичикову, но даже и деткам его. «Деревянное лицо» Плюшкина вдруг озарило вполне человеческое чувство — радость, правда, «мгновенно и прошедшая, будто ее вовсе и не бывало». Но этого уже достаточно, чтобы понять: ведь что-то человеческое в нем все же осталось. Он так расщедрился, что готов угостить дорогого гостя: Чичи­кову предложен «сухарь из кулича» и «славный ликерчик» из «графин­чика, который был весь в пыли, как в фуфайке», да еще и с «козявками и всякой дряиыо» внутри. А после отъезда неожиданного благодетеля Плюшкин решается на совсем уж невиданный для него поступок: хочет завещать Чичикову свои карманные часы. Оказывается, так мало нужно, чтобы хоть немного всколыхнуть эту искалеченную душу: чуть-чуть внимания, пусть и небескорыстного, участия, поддержки. А еще челове­ку нужен близкий человек, тот. для кого ничего не жаль. У Плюшкина таких не осталось, но зато есть воспоминания, которые могут пробу­дить в этом скряге давно забытые чувства. Чичиков просит Плюшкина назвать какого-нибудь знакомого в городе, чтобы совершить купчую крепость. Оказывается, из прошлых его друзей в живых еще остался один — председатель палаты, с которым они дружили еще в школе. Ста­рик вспоминает свою юность, «и на этом деревянном лице вдруг скользнул какой-то теплый луч, вырвалось не чувство, а какое-то блед­ное отражение чувства». Но и этого достаточно, чтобы понять: в этой порабощенной страстью к наживе душе еще осталась хоть и крохотная, но живая часть ее, а значит, возрождение возможно. В этом главное принципиальное отличие Плюшкина от других помещиков, показан­ных Гоголем. И лицо помещичьей России, отраженное в них, становит­ся не таким страшным и омертвевшим.

Другое дело - Россия чиновничья. Если следовать аналоги» с дантовским «Адом», то с каждым новым кругом грехи людей должны быть все более и более тяжкими, а путь к возрождению должен становиться еще проблематичнее. «Мертвая бесчувственность жизни» российской бюро­кратии уже не раз оказывалась предметом художественного исследова­ния Гоголя, пером сатирика разившего ее пороки. Создавая образы чи­новников губернского города, куда приезжает Чичиков, писатель вновь возвращается к этой теме. В отличие от помещиков, они представлены не обобщенными типами, а как собирательный портрет, в котором выделяется несколько образов, нарисованных более подробно. Чинов­ничество, как показывает Гоголь, родняг с помещиками нравы парази­тического существования, жажда наживы и бездуховность. Всех их ав­тор подразделяет на «толстых» и «тонких»,^ но это деление абсурдно, поскольку попадая на солидное место, «тонкий» тут же приобретает черты «толстого». А «толстый», в свою очередь, оказавшись перед лицом старшего по чину, начинает чувствовать себя «тонким». Очевидно, что сущность у них одинакова. Губернская знать черства, а чиновники рав­нодушны и к людям, с которыми они имеют дело как представители го­сударственной власти, и к своему доту. Резкая характеристика, кото­рую дает им Собакевич в разговоре с Чичиковым, вполне совпадает с авторской: «Я их знаю всех; это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христо­продавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья».

Таков, например, нарисованный беглыми штрихами чиновник Иван Антонович по прозвищу «кувшинное рыло». За взятку он готов продать собственную душу если, конечно, предположить, что душа у него име­ется. Вот почему, несмотря на комическое прозвище, он выглядит от­нюдь не смешно, а скорее страшно.

Подобные чиновники — не исключительное явление, а отражение всей системы российской бюрократии. Как и в «Ревизоре», Гоголь пока­зывает «корпорацию воров и мошенников». Всюду царят бюрократизм и продажность чиновников. В судебной палате, в которую читатель по­падает вместе с Чичиковым, законами откровенно пренебрегают, делом никто заниматься не собирается, а чиновники, «жрецы» этой своеоб­разной Фемиды, озабочены только тем, как собрать дань с посетите­лей — то есть взятки. Взятка здесь настолько обязательна, что только самые близкие друзья высокопоставленных чиновников могут быть ос­вобождены от нее. Так, например, председатель палаты по-дружески ос­вобождает Чичикова от дани: «Приятели мои не должны платить».

Но еще ужаснее то, что за праздной и сытой жизнью чиновники не только забывают о своем служебном долге, но и полностью утрачивают духовные запросы, теряют «живую душу». Среди галереи чиновничества в поэме выделяется образ прокурора. Все чиновники, узнав о странной покупке Чичикова, впадают в панику, а прокурор испугался настолько, что, придя домой, умер. И только тогда, когда он превратился в «без­душное тело», вспомнили, что «у него была душа». За острой социаль­ной сатирой вновь встает философский вопрос: зачем жил человек? Что осталось после него? «Л ведь если разобрать хорошенько дело, так на поверку у тебя всего только и было, что густые брови» — так закан­чивает автор рассказ о прокуроре. Но может быть, уже появился тот ге­рой, который противостоит всей этой галерее «мертвых душ» россий­ской действительности?

Гоголь мечтает о его появлении и в 1-м томе он рисует действитель­но новое лицо русской жизни, но отнюдь не в положительном свете. Чичиков — новый герой, особый тип русского человека, появившийся в ту эпоху, своеобразный «герой времени», душа которого «зачарована богатством». Именно тогда, когда в России деньги стали играть ре­шающую роль и утвердиться в обществе, добиться независимости мож­но было только опираясь на капитал, появился этот «подлец- приобретатель». В этой авторской характеристике героя сразу расстав­лены все акценты: дитя своего времени, Чичиков в погоне за капиталом утрачивает понятия о чести, совести, порядочности. Но в обществе, где мерилом ценности человека является капитал, это не имеет значения: Чичикова считают «мильонщиком», а потому принимают как «поря­дочного человека».

В образе Чичикова получили художественное воплощение такие черты, как стремление к успеху любой ценой, предприимчивость, прак­тицизм, способность «разумной волей» усмирять свои желания, то есть качества, свойственные нарождающейся русской буржуазии, сочетаю­щиеся с беспринципностью и эгоизмом. Не такого героя ждет Гоголь: ведь жажда приобретательства убивает в Чичикове лучшие человече­ские чувства, не оставляет места «живой» душе. Чичиков обладает зна­нием людей, но это ему нужно для удачного совершения своего жуткого «дела» — покупки «мертвых душ». Он — сила, но «страшная и подлая».